Когда-нибудь позиция и накрепко связанная с ней стилистика Алексея Нилогова станут предметом исследований. По нему будут писать статьи, защищать диссертации, собирать конференции, издавать сборники и монографии. Студенты будут прогуливать лекции по Нилогову в университетах и упорно зубрить его произведения в последнюю ночь перед экзаменом.

Тогда-то мы и прочитаем о смыслах и исторических корнях нилоговского интеллектуального поведения. Например, о том, что суждения Нилогова о философии и философах, которые сейчас кажутся нам (нарочито) размашистыми и (нарочито же) упрощающими и поверхностными, а то и попросту сказанными назло (никто, мол, не решается сказать, а я вот скажу – и погляжу, как вы все будете себя чувствовать!), на самом деле – часть продуманной и сложной интеллектуальной стратегии, выводящей к чрезвычайно – может быть, предельно – глубоким вещам.

Скажем, как часть стратегии деавтоматизации: не только мышления – восприятия вообще, общего чувства мира, из которого возникает всякое мышление. Стратегии, выбивающей из-под человека привычные опоры, лишающей его автоматизмов и инерций. Воздействия – как говорил Жиль Делёз об Антонене Арто – «ниже уровня смысла»: чтобы обеспечить новые условия возникновения смысла, нет, даже заставить смысл возникать иначе. Заставить его быть усилием, а не привычкой. Заставить человека пережить принципиальную негарантированность мысли и собственного статуса. Социального, экзистенциального… – любого.

«Вспомнить философию до лучших философских времён – до несвоевременности всех философских вопросов, – когда уже больше не достанется досуга для философии, а может быть, и от философии, – когда звание философа станет самым последним ругательством, а геноцид философов войдёт в антропологическую моду, – когда философствование сведётся к передержке эмоциональной реакции, – к философии как гормональному расстройству, при котором образ жизни (генотипаж) философа слиняет из естественного и противоестественного модусов в искусственное философствование на заданную проблему – по забиявкам философских трудящихся...»

Не надейтесь, это не конец, там такого ещё на полторы страницы.

То, что мнится не имеющим отношения к философии, предстанет нам как самая её сердцевина.

А мы будем гордиться тем, что были его современниками. Перечитывать написанное им тогда, в двухтысячных, и заново определять своё отношение к этому.

Однажды любая бравада и провокация входит в общекультурное русло, становится нормой, классикой, рутиной, а затем и архаикой.

То, что делал французский реформатор театра Антонен Арто, тоже не слишком вмещалось в понимание его современников. Кто-то раздражался, кто-то недоумевал, кто-то отмахивался: ну сумасшедший, что ж вы хотите. Глубокие смыслы в нём начали обнаруживать уже после его смерти. До сих пор обнаруживают.

Так где же эта глубина? В самом событии или в его толкователях?

Ольга Балла

http://exlibris.ng.ru/koncep/2008-02-07/7_smysl.html