Header image
line decor
line decor

 

 

 
 

ЭНТРОПИЯ СПАМА
Отзыв на антологию А. Нилогова
Сайт www.arthania.ru, 10 октября 2007 г.


Современные гуманитарные науки, прежде всего философия, как их парадигмальное основание, сегодня обнаруживаются в состоянии даже не кризиса, но посткризиса. Разрастание — причем ризоматическое разрастание — эпистемы, привело к невозможности её структурного осмысления. В виду нарастающих в геометрической прогрессии объемов информации, последняя теряет ценность как то, что может быть освоено. Этот «экстравагантный ансамбль», выражаясь языком постфилософии, языком Марселя Конша, претендует на индивидуальную значимость каждого из его элементов, хотя все они взаимозаменяемы, как узоры в калейдоскопе. В этой нарастающей энтропии эпистемологического спама заканчиваются различия, поскольку различия между фрагментами шума не поддаются какой-либо логической дистинкции. А при отсутствии различий, равно как и сходств, наука становится всё более невозможной. Мы слишком долго заигрывались, как с абсолютной культурной ценностью, с диалогом, или, как сейчас принято говорить, полилогом. Культивация диалога привела нас отнюдь не к «цветущей сложности», о которой мечтал Леонтьев, а к нестройному хору строителей Вавилонской башни, где все говорят на не редуцируемых друг к другу языках, где никто никого не слышит. Отсюда методологическая невнятность современной науки в целом. Выбор методологии в науке становится либеральным в самом отвратительном смысле этого слова. Современный исследователь обращается к той или иной методологии, уже даже не отталкиваясь от исследуемого материала, — что было нормой в модернистической науке, — а исходя из либерально-индивидуалистических побуждений, как если бы он выбирал пепси-колу вместо кока-колы или «Спартак» вместо «ЦСКА». Защита диссертации зависит от индивидуальных философских пристрастий научного руководителя, его клики, а также от вкусов оппонентов. До какой-то степени похожая ситуация складывалась в советской науке. Но там по крайней мере была жесткая парадигма, специфический язык. Мы не будем вдаваться в подробности, насколько он был плох или хорош. Для меня, как традиционалиста, однозначно плох, разумеется. Но по крайней мере, там содержались некие нормы, некие ориентиры, которые сейчас отсутствуют. Композитор Луиджи Ноно в своё время написал вызывающее до сих пор споры сочинение «Пути нет, но нужно идти». Современное авангардное искусство зачастую становится языком описания того крайне тревожного состояния, в котором мы находимся. Серийная музыка и минимализм на сегодняшний день такие же экспоненты и дескрипторы актуального состояния бытия, как и философия новых левых, постструктурализм, постмодернизм и постфилософия Александра Дугина, ненавидимого современным научным сообществом, которое имеет дерзость называть себя академическим, хотя Платон, бывший, согласно Хайдеггеру, закатом, началом конца, но всё же в какой-то мере носителем традиционного знания, не подал бы этим «академикам» руки.

При всем сказанном, в современной отечественной науке существует очень серьёзное парадигмальное расслоение. С одной стороны, старая профессура тяготеет к парадигме Модерна, где можно было бы хоть на что-то ещё опереться, на феноменологию, неокартезианство, позитивизм, на марксистскую методологию даже, на худой конец. С другой стороны, идёт новая постмодернистическая поросль, пока ещё включающая в себя все эти предыдущие модели, но уже скорее в духе популярного ныне американского мультфильма «Саус-парк»: мама Картмана сказала, что ездить с горок на санках опасно, папа Кайла сказал, что Бог есть. Ну, есть, ну, нету — постмодернистическая наука уже этим не озабочена. Хочешь — верь в Бога, хочешь — катайся с горок. Современная культура исподволь отражает те процессы, что происходят в существующем вокруг нас бытии, хотя последнее слово слишком значительно, чтобы использовать его в отношении того, о чём идёт речь. В то же время, осознавая утрату своей актуальности, многие из учёных-модернистов начинают лихорадочно «навёрстывать упущенное», читают взахлёб Делёза и Фуко, Гваттари и Бодрийяра. Обращаются к психоделическому опыту Лири, Арто и Хаксли. Я не стал бы вульгаризировать эту тему, намекая на желание модернистских учёных избежать утраты под собой не только «академической актуальности», но и «академической кормушки». Мне хотелось бы действительно верить в то, что все мы, коллеги, взыскуем, как минимум, причин Бытия, а как максимум его самого. Но философы-модернисты, обратившиеся к Постмодерну, зачастую мыслят не Постмодерном, а во всё той же парадигме Модерна, то есть остаются в глубине души картезианцами, кантианцами и позитивистами. Для традиционалиста это рядоположенные, взаимовытекающие, сопряжённые друг с другом явления. Однако уже не имеет значения, кто и чему прилежит. Сама ситуация Бытия такова, что любые наши высказывания становятся спамом, спамом по отношению к самому Бытию, которое мы загадили, спамом по отношению к прочим языкам культур, каковым наши собственные речи невнятны.

Впрочем, несколько отвлекшись от обличительного, традиционалистского тона, я предложил бы представителям современной науки хоть немного обратиться к той ценности, которую модернисты столько лет возносили на пьедестал. Я говорю о диалоге, принципе, казалось бы, поруганном в начале моих высказываний. Сегодня диалог, разумеется, стал невозможен в виду гигантских объёмов информации. Меонизация логоса, — выражаясь языком неоплатоники, к каковому ваш покорный слуга имеет склонность со времён школярства, — достигло почти полного пика. Но это не значит, что мы должны перестать понимать друг друга. Мы должны приложить максимум усилий к пониманию другого, подобно ляйбницовской монаде, проницающей весь мир. Генон, автор максимально повлиявший на меня, говорил, что Ляйбниц был полупрофан, однако полупрофан в его устах означало «полупосвящённый». Итак, нам необходимо понять друг друга. Для начала хотя бы прочитать. Ведь современные философы, как правило, не читают друг друга вовсе. Друг о друге судят, отталкиваясь преимущественно от корпоративных, «кормушечных» ценностей. Часто, не читая автора, мнение о нём нарисовывается исключительно из корпоративных условностей, подмигиваний, подвизгиваний, экивоков: Вася сказал — ты либерал и сволочь. Всё. Расстрелять. Петров общался с Рогозиным — значит пора убрать из сборника его парентезисы. Квасов — черносотенец, мне сам Квашнидзе рассказал. Хорошо — дисер зарубим. Предполагается, что это некая металингвистика, разговор жрецов науки с помощью опознавательного свиста. Своего рода «птичий язык», хотя «птичий язык» традиционно предполагал некое сакральное видение, здесь же всё скатывается до бытовухи. Не должно быть «Вась-Вась» в науке, не должно быть «Вась-Вась» в философии. Либо мы занимаемся единственно значимым — либо нас нужно расстрелять. (И над этим, где надо, уже думают.) Читайте книги — источник знаний. Читайте друг друга. Энциклопедия Алексея Нилогова посвящена пафосу именно этой идеи — философы должны узнать друг о друге. Не из корпоративных сплетен, не из накленных навеки определений (этот — постмодернист и в ИФ РАН его тащат, а этот радикал и фашист, проблемы с защитой в Москве были), не из каких-то априорных симпатий и антипатий, а по их тезисам. Алексей Нилогов — Диоген Лаэртский нашего времени. Будем благодарны ему за то, что он столько внимания уделяет нашим персонам.

Олег Фомин

http://www.arthania.ru/a/node/54

 

 
© А. С. Нилогов


Сайт управляется системой uCoz