– Юрий Михайлович, что вы можете сказать о современной русской философии? Какими именами она представлена?

– Много профессионалов, но мало мыслителей. Помимо недавно ушедших из жизни Сергея Аверинцева, Георгия Гачева, Александра Зиновьева и Александра Панарина могу назвать имена Фёдора Гиренка, Евгения Головина, Александра Дугина, Сергея Кара-Мурзы, Владимира Кутырёва, Вадима Межуева, Александра Неклессы, Александра Пятигорского и Сергея Хоружего. Исходя из личных исследовательских и размыслительных интересов, хотелось отметить целую когорту профессиональных экономистов: Александра Агеева, Ларису Андрееву, Василия Белолипецкого, Илью Бугаяна, Александра Бузгалина, Михаила Глазунова, Михаила Гузева, Ларису Дробышевскую, Сергея Дятлова, Виктора Кашицына, Андрея Колганова, Владимира Коллонтая, Станислава Макарова, Елену Миргородскую, Дмитрия Миропольского, Роберта Нижегородцева, Александра Пороховского, Вячеслава Пуляева, Ивана Пшеницына, Виктора Рязанова, Сергея Синельникова, Вячеслава Ушанкова, Михаила Хазина, Василия Чекмарёва, Игоря Шевченко, Юрия Яковца. В области близкой мне философии хозяйства могу отметить Николая Шулевского.

Набирают силу молодые – Александр Погребняк, Ирина Рудяк, Михаил Румянцев и Светлана Румянцева. Думаю, что отечественная философия сейчас «опамятывается» после долгого простоя и забвения, хотя времена сегодня, скажем прямо, не самые философические.

– Можно ли считать философию хозяйства альтернативой капиталистической экономике, название которой в настоящее время считается некорректным в связи с полным отождествлением капитализма и экономики?

– Капитализм вышел из экономики и на ней базируется, но это не сама по себе экономика, которая может быть и некапиталистической. Капитализм – это форма экономики, один из способов её реализации. Философия хозяйства не может быть ничему альтернативой, так как она занята целостным, а следовательно, философским осмыслением хозяйства вообще.

– Как вы относитесь к экономике богатства, или «протребления», американских философов Тоффлеров, наиболее подробно изложенной в книге «Революционное богатство»? Можно ли считать «протребление» неомеркантилизмом?

– Капитализм – экономика богатства, причём во все времена. Сегодня накоплено и реализуется очень большое (избыточное) богатство. При желании можно считать «протребление» разновидностью «неомеркантилизма», если в том есть какая-то необходимость. Сам по себе меркантилизм шире и сложнее, поскольку касается не только стремления к денежному накоплению и потребительскому богатству, а представляет собой образ бытия капитала, в том числе производительного.

– Разделяете ли вы доктрину «третьего пути» для России? Насколько оправданной вам кажется её имперская историософия?

– Идти в истории своим путём не значит идти именно «третьим путём», а идти «третьим путём» не значит отвергать имперскость, капитализм, социализм, феодализм или тот же этатизм.

«Третий путь» – надуманная в эпоху противостояния «капитализма» и «социализма», их борьбы за будущее человечества, идея. Дело не в этом «междупутьевом» направлении, а в особых исторических путях-дорогах, которыми идут страны, государства и цивилизации.

Китай «третий» не потому, что он между «капитализмом» и «социализмом», а потому что он Китай, и идет он своим путём. Аналогичное можно сказать и о России: она всегда находит свой путь в борьбе с чужими, но это вовсе не какой-то пресловутый «третий путь», которого нет в реальности – как, собственно, ни «первого», ни «второго». Все пути – свои или не свои!

У России свой – российский! – путь, которым она, не без грубых искажений, но всё-таки идет. В космос прорвалась именно Россия со всей своей имперскостью, государственностью и мобилизационностью, а были ли тогда в стране «капитализм» или «социализм» – не очень важно. Россия – имперская страна с соответствующей историософией.

– Охарактеризуйте отечественную традицию философии хозяйства, под которой вы понимаете «самостоятельное, открытое для разнообразного творчества, течение мысли, в определенной мере постнаучное (с преодолением позитивистской науки) и во многом метафизическое (с восприятием трансцендентного), но не как отрасль философии и не как раздел экономии». Является ли философия хозяйства разновидностью экономического мистицизма?

– У нас существует не традиция философии хозяйства, а сама философия хозяйства, тогда как на Западе есть либо философия экономики (в духе политической экономии), либо философия экономического знания (науки), либо этическая экономия, либо социальная экономия и т. п. Открытая Сергеем Николаевичем Булгаковым и нами продолжаемая философия хозяйства – это особая отрасль знания-размышления, для которой хозяйство есть все мироотправление, жизнеотправление и человекоотправление, обусловленные какой-либо субъектной активностью – трудом, творчеством, демиургией, а философия – самая подходящая для такой мощной онтологии гносеология, ничем из мира, жизни и человека не пренебрегающая, ни от чего не отстраняющаяся, в том числе и от трансцендентного.

Философия хозяйства (не путать с философско-хозяйственными раздумьями внутри самой философии – например, аристотелевскими) родилась на рубеже XIX–ХХ веков, что совершенно не случайно, ибо тогда уже был достаточно проявлен и осознан кризис господствовавшей в XIX веке практически единственной социальной науки – политической экономии, а вслед за ней и такого явления, как экономизм, сциентизм, что нашло концентрированное выражение в кризисе и марксистского учения.

Философия хозяйства – ответ на весь этот кризис, вследствие чего она постнаучна, неометафизична и в какой-то степени внеэкономична (не есть отрасль экономической науки), а в чём-то даже и внефилософична (не являясь одной из прикладных философий).

Философия хозяйства – это не столько философия на хозяйство и о хозяйстве, сколько философия от и из хозяйства. Хозяйство первично, а философия тут вторична.

Сама по себе философия есть ведь хозяйственный продукт, как, собственно, и наука. Пришло время переместить акцент с философии и науки на хозяйство, которое их порождает. Настало время разбираться с хозяйством и его демиургией. Хозяйство уже нельзя больше рассматривать узко научно и сугубо экономически.

В философии хозяйства не больше мистики, чем в жизни вообще, в любой философии или науке. Философия хозяйства не стесняется мистики, как не стесняется её вся окружающая реальность. Мистика, понимаемая не в смысле закоренелого мистицизма, – вполне достойный компонент философии хозяйства, но, разумеется, не главный. Разве деньги или цены не мистичны, равно как и «доходы» олигархов и тех же шоуменов?..

– Считаете ли вы своими идеологическими союзниками авторов журнала «Альтернативы», издаваемого преподавателями экономического факультета МГУ имени М. В. Ломоносова (Александр Бузгалин, Андрей Колганов и другие)?

– Считаю Александра Бузгалина и Андрея Колганова союзниками по реализации самой возможности мыслить. У нас есть кое-какие ментальные сопряжения, но и много различий, причём настолько значительных, что мы находимся в разных концептуальных огородах. Философствуя, мои коллеги остаются в рамках сугубо научного подхода: они явные политэкономы, а я «постнаучник» и гулять предпочитаю в иных сферах, относя себя не столько к политэкономам, сколько к собственно философам хозяйства. Но поиск авторов журнала «Альтернативы» мне в инициативном аспекте близок.

– Является ли глобализация прототипом Матрицы (одноименный фильм), в которой противоречия будут встроены как системные, позволив максимально расширить манипуляционный потенциал?

– Голливуд давно уже не отобразитель, а созидатель мира, его демиург. Дело здесь не в одной «Матрице», а практически во всей голливудской продукции. Фильм «Матрица» – это не просто фантазия и образ, а элемент самой матрицы – как текущая, так и будущая реальность. Виртуальный апокалипсис в действии, переходящий в реальный (11 сентября – совершенно голливудское событие!). Голливуд – фабрика грёз, но и фабрика мира и апокалипсиса! Существует даже своеобразная голливудская философия хозяйства – как раскрывающая, так и скрывающая голливудское хозяйство.

– Философ Александр Дугин предложил вместо термина «постмодерн» термин «археомодерн» для характеристики современной культурной парадигмы в России, когда архаика и модерн берут друг друга в плен, в результате чего происходит наложение керигмы (рациональное начало) на структуру (мифологическое начало). Какова ваша точка зрения?

– Точка зрения Александра Дугина естественна и понятна. Её можно вполне принять, но всё дело в будущем синтезе «нового» и «старого», который выдаёт сегодня что-то совершенно неведомое.

Выход за постмодерн необходим, но вряд ли альтернативен, тем более через простое обращение к модерну, а по преимуществу к премодерну. Прошлого никак не вернуть, но оно может, оставаясь в текущем бытии, сработать на будущий синтез. Дело не в возврате к бывшим традициям, а в водружении новой–нетрадиционной–традиции, о которой трудно говорить в мире, раздёрганном либеральным сознанием. Сегодня можно выдвинуть тезис о возможности пост-постмодерна, или же за-постмодерна. Однако критика постмодерна сегодня важнее какого-либо надуманного антипостмодернового проекта, который может стать для человечества роковым.

– Удалось ли, на ваш взгляд, антиглобалисткому движению аккумулировать протестные настроения, реанимировав левый дискурс (в частности, марксизм), или антиглобализм давно пребывает в сумерках?

– Антиглобализм сейчас стал или становится альтерглобализмом, что не случайно, ибо сам по себе антиглобализм не менее глобалистичен, чем глобализм. Глобализм уже не отрицается, но задача видится в переходе к альтернативному глобализму. Но глобализм никаким другим, кроме имперского, причём дурного имперского, быть не может. Лично я выдвигаю идею планетарного солидаризма, реализуемого не столько государствами, сколько их крупными объединениями – мировыми регионалами, способными, не уничтожая наций, этносов, культур и цивилизаций, построить планетарный мир на взаимном согласии, а не на иерархическом соподчинении государств и народов, как это характерно для глобализма. Только крупные мировые игроки, представляющие всю планету, смогут построить животворный мир, не допуская разрушительного между собой соперничества и конечного столкновения. Глобализм требует одного доминирующего в мире центра, а такой центр, действующий исключительно в собственных интересах, как показывает опыт США и G7, не только неприемлем для мира, но и нежизнеспособен, поскольку затратен и во всех отношениях неэффективен. Не мир для центра, а центр для мира, но такой центр, который не для себя, а для мира, может быть лишь центром согласований интересов и действий между крупными игроками, которые в свою очередь тоже должны быть центрами согласований, могущими иметь и имперские, – амбиции. Анти- или альтерглобализм – это неомарксистское, в чём-то даже неотроцкистское, лево-радикальное интернациональное движение, но находящееся еще на стадии сугубо протестной, полустихийной, до-властной, анархистской и предреволюционной.

– Имеются ли похожие с философией хозяйства идеи в мировой экономической мысли?

– Идеи всегда есть, но работающей и продуктивной кухней таких идей является – осознанно или нет – всё-таки философия хозяйства. Именно для философии хозяйства важно что и как в этом мире делает человек хозяйствующий, причём во всех аспектах жизнеотправления, а не только в собственно потребительском или сугубо экономическом.

Экономическая наука так или иначе касается философско-хозяйственных проблем, как это делает любая наука, но синтезное осмысление возможно лишь на базе философии хозяйства, занимающей особое положение в мире знания.

– Согласны ли вы с тем, что метафора Фрэнсиса Фукуямы о «конце истории» свидетельствует о конце именно либеральной истории? Как вы оцениваете контраргументацию Роберта Кейгана в виде метафоры «конца “конца истории”»?

– История как бытие, развёртывающееся во времени, не закончилась. Заканчивается история как обусловленное самой историей бытие – уже не история, а какая-то сплошная импровизация, когда накопленный через кровь исторический опыт оказывается попросту ненужным. Постмодерновое бытие больше не фиксируется как собственно история, а реализуется ежедневно. Человек вырвался из истории на внеисторический (постисторический) простор, где нет ни довлеющего времени, ни порабощающего пространства. История превратилась в историю саму по себе, лишённую внешнего исторического смысла. История теперь не обязана и не может отвечать на актуальные вопросы. Конец истории выливается в историю конца – как самой истории, так и её конца. История сброшена с корабля современности. Тезис о конце «конца истории» не имеет исторического смысла: бытие продолжается и без истории. Постоянное и невероятно скоростное обновление бытия делает его неисторическим – сродни небытию.

– Нуждаются, ли на ваш взгляд, российские философские институции в реформах?

– Философия должна играть ведущую мировоззренческую роль, а её институции – этому всячески способствовать. Философия сейчас не в загоне, конечно, но и не в достойном её приоритете. Философская анемия сопровождается откровенным антифилософизмом. У мыслящего человека из самого дорогого осталась только философия («мудроведение»), превращение которой в философию парламентаризма или философию футбола крайне нежелательно.

– Как вы оцениваете вклад советской философии? Насколько призраки диамата и истмата изжиты из русской философии?

– В диамате и истмате было немало ценного, как и в той же политэкономии. Изживать ничего не надо, надо лишь думать так, как требует реальность и куда ведет ищущее сознание, в какой-то мере и в их трансцендентальной (мистической) части. Логические конструкции нужны, но с ними надо быть осторожнее – общая онтология и общая гносеология сильнее любых такого рода конструкций, хоть марксистских, хоть гегельянских, хоть еще каких. В обществоведении и в историософии я стою за металогику, то есть логику… без логики, или же сверхлогику, можно сказать, и трансцендентную логику, или транслогику.

– Является ли прогрессизм формой дискриминации по признаку соответствия/несоответствия прогрессу?

– Всякая абсолютизация чего-либо страшна для свободной мысли и вольно текущей философии. И прогрессизм может быть регрессивным, как и прогресс, вдруг оборачивающийся регрессом.

– Что вы понимаете под бессознательным в экономике?

– Очень многое! Кругом вроде бы сознание, но чем оно руководствуется при принятии решений и к каким приводит результатам? Иметь сознание не означает не иметь бессознательного. Господство рационализма в экономике – не более чем гносеологическая и пропагандистская установка. Например, какая цена рациональная, а какая нет? Ясно, что рациональное не заполняет всего объёма экономики. Само деление на «рацио» и «иррацио» – условность, а на практике всё это переплетено. Экономика в принципе не может быть не только рациональной, но и по преимуществу рациональной. Экономика – не машина! Что есть бессознательное в экономике? Прежде всего, всё объективное, а также стихийное, само по себе происходящее; то, что между сознаниями или вне сознания. Игра на бирже – сознательна, но участие в игре – уже не всегда. Биржевую панику вряд ли отнесёшь к действию только сознания. Далеко не все покупки бывают осознанными, как и приобретение ценных бумаг, совершение вкладов и т. д. Бессознательного хватает, поскольку оно всегда, так или иначе, присутствует при принятии любых решений, в особенности, при недостатке информации. Каков человек, этот сгусток сознания и бессознания, такова и экономика!

– Вы выдвинули идею финансовой экономики (финансомики), предполагающей торжество финансового капитала над промышленным. Насколько наша экономическая мысль ценится в мире? Какова степень виртуализации современной мировой экономики?

– Это очень хорошая и правильная идея, которую выдвинула сама экономическая реальность. Экономика давно перестала быть служанкой хозяйственной реальности, а стала над нею, достигнув кульминации в виде доминирования финансизма, то есть денег, стоимости и, соответственно, финансовой виртуальности над любой реальностью. В ХХ веке произошёл переворот в том смысле, что виртуальность превратилась из служанки реальности в её госпожу. Возможное, идеальное, проективное, надуманное, субъективное стало выше любого действительного, материального, текущего, оправданного, объективного. Экономика – насквозь субъектна и субъективна, хотя в ней есть свои процессность и объективность. Теперь не «экономика снизу», от реальности, от хозяйства, от жизни, а «экономика сверху» – на реальность, на хозяйство, на жизнь. Это величайший переворот, ещё совершенно не осознанный ни наукой, ни философией. Этот переворот не только списал в архив всю экономическую классику, но уже отправил в музеи экономикс. Вся экономика (деньги, цены, кредиты, инвестиции в деньгах, ценные бумаги и т. д.) – в головах людей, в их и только их духовно-интеллектуальных организмах. Экономика – совершенная идеальность – в ней нет ничего материального. Даже экономическая объективность – в головах, ибо у экономического (обменно-оценочного, стоимостного) места на земле просто нет. Экономика – это постоянный счёт, вершимый человеком, субъектом, сознанием. Деньги, цены – это только цифры, числа, абстрактные величины, и ничем другим они быть не могут. Цены – не от вещи, а на вещь – с учётом, конечно, различных свойств вещи. Никакой труд и никакая полезность вещей не конституируют и не определяют. Цены от оценки, а оценки, увы, – дело субъектно-субъективное.

Экономика – параллельный хозяйственной реальности мир, необъемлемый от сознания и ноосферы. Вне человеческих мозгов никакой экономики вообще нет. Она как раз там – в мозгах, в организмах, в субъектах! Это совершенно иной взгляд на экономику, который оказался возможным по одной субъективной причине – из-за применения в экономике концептуальных оснований философии хозяйства, отделяющей экономику от хозяйства и сопрягающей её с хозяйством уже как нечто особенное, а также обращенной к идеальному, субъективному, трансцендентному, то есть ко всему тому, с помощью чего раскрывается вся экономика.

На Западе отечественная экономическая мысль практически не ценится (что-то из нашего признаётся марксистами, что-то эконометриками). Помимо языкового барьера, а он в науке всё-таки есть, здесь важно то обстоятельство, что наша наука почти на сто процентов вторична, будучи производной от западной. У нас были достойные разработки по планированию, которые привлекали внимание на Западе, но мы сами отказались от собственных достижений. Никакого авторитета за границей наша наука в целом не имеет, что не исключает внимания к отдельным работам и ученым.

Теория воспроизводства Михаила Туган-Барановского, кондратьевские длинные волны да леонтьевско-кантаровический межотраслевой баланс – вот весь признанный за границей вклад в мировую науку со стороны нашего отечества. Философию хозяйства на Западе практически не знают, там ведь вообще не могут отличить «экономики» от «хозяйства». Ни Булгакову, ни нам – его последователям – пока не удалось убедить отечественный научный официоз в важности и необходимости философии хозяйства.

– Что представляет собой Философско-экономическое учёное собрание, основанное вами в 1997 году на экономическом факультете МГУ?

– Философско-экономическое учёное собрание, основанное Центром общественных наук при МГУ имени М. В. Ломоносова (НИИ 1 категории), который в свою очередь был основан Правительством СССР в 1990 году, объединяет на совершенно свободной основе учёных и специалистов разных наук, направлений и взглядов, а также людей, считающих для себя возможным покровительствовать науке и мысли. Сейчас в Собрании около 400 членов, из которых полторы сотни образуют вполне активно действующее ядро. В составе Собрания много выдающихся учёных, известных общественных и политических деятелей.

Задача Собрания – привлекать отовсюду заинтересованные умы, им предоставлять трибуну с возможностью обмена мнениями и равноправной дискуссии, а также публиковать тексты в отдельных или периодических изданиях, в том числе в журнале «Философия хозяйства».

В целом, это очень хорошая, непринудительная, динамичная и продуктивная форма реализации интеллекта на путях работающей совместности. Наши главные принципы – свобода мысли и авторства, субъектная независимость и личное достоинство.

– Оправдались ли ваши редакторские цели по изданию журнала «Философия хозяйства»? Как экономическое сообщество реагирует на философию хозяйства?

– Вполне! Это свободный, содержательный и оригинальный журнал. Издаётся уже десятый год, начиная с января 1999 года, по 6 номеров в год объёмом 19 п. л. каждый номер. Скоро мы выпустим шестидесятую книжку. Если обозреть мысленно все вышедшие номера журнала вместе, то воображению предстанет настоящая сокровищница мысли, некая живая философско-экономическая энциклопедия. Вклад журнала в отечественное обществоведение трудно переоценить.

Журнал признан заинтересованной научной общественностью, его выписывают и читают в разных концах страны, знают за рубежом, с почтением в нём печатаются. Состав авторов разнообразный, а авторское ядро попросту блистательное.

Научное сообщество реагирует на философию хозяйства, как и на наши публикации, включая журнал, совершенно по-разному: есть понимание и приятие, не говоря уже об участии; есть равнодушие и непонимание, нежелание вникать в суть; есть какая-то нарочитая отстранённость, ни на чём не основанная «критичность», нередко высокомерная; есть и кое-какое сопротивление. В принципе философия хозяйства и её современная школа общепризнанны, в том числе официально и публично, в печати – в научных изданиях, энциклопедиях, учебных пособиях. Её признают в РАН, в вузах, в высших органах власти, за границей (на Украине, в Белоруссии, Казахстане, Грузии, Азербайджане, а также Польше, Сербии, Черногории, Болгарии, Китае).

Философия хозяйства получает разнообразную поддержку, но испытывает и проблемы, в частности по линии её институционального закрепления как особого течения мысли (есть проблемы с диссертационными советами, открытием особой научной специальности, ведением преподавания, созданием кафедр, реализацией специальной профессиональной подготовки).

– Солидарны ли вы с концепцией русской интеллигенции, предложенной философом Фёдором Гиренком, которую вкратце можно выразить следующей фразой: «Если философия станет когда-нибудь рвом, который интеллигент не сможет перепрыгнуть на пути к власти, то это значит, что философия у нас состоялась»?

– С Гиренком легче не соглашаться, чем соглашаться, ибо мысль его парадоксальна. В данном случае, как и почти во всех других, я с Фёдором Ивановичем согласен, но хочу добавить, что философия, если она реалистична, сама является очень сильной властью. Не оттого ли её постоянно и упорно теснят?

– Какое новое содержание приобретает категория «отчуждение» в капиталоцентрированном мире? Какой смысл вы бы вложили в формулу «Отчуждение всех против всех»?

– Дело здесь не в капитализме, а во всей новой – уже постмодерновой – цивилизации. Отчуждение «всех ото всех», как и «всех против всех», абсолютно неизбежно. Недаром на место «отношений» (взаимных нош) пришли «коммуникации», «связи», «тусовки».

– Сергей Булгаков считает, что в центре экономики стоит не экономика, а антропология. Подлежит ли критике антропоцентризм философии хозяйства?

– Булгаков не разделял «хозяйства» и «экономики», хотя и чувствовал, что это не совсем одно и то же. В центре человеческого хозяйства находится человек, а хозяйственная антропология не противопоказана философии хозяйства. Правда, Булгаков призвал человека хозяйствующего больше думать о Боге и обо всём сакральном. Отсюда его антропология в единении с богословием. В центре экономики стоит всё-таки не человек, несмотря на то, что вершит экономику, а стоимость. Без понятия стоимости и адекватного его восприятия ничего в экономике понять нельзя. Экономическая антропология – это бытие человека со стоимостью, в стоимости и ради стоимости.

– Что ждёт Россию после полноценной интеграции в мировую экономику (например, вступление в ВТО)?

– Если иметь в виду не полную, а именно полноценную интеграцию российской экономики (хозяйства) в мировую экономику (хозяйство), то ничего страшного в этом нет, ибо вместе с этим должна быть утверждена полноценная национальная субъектность России: не растворение в мировой среде, в приобретение самости в интегрированном мире.

– Могли бы дать Булгакову Нобелевскую премию по экономике, если бы она была учреждена в одно время с остальными? За какую экономическую теорию чаще всего присуждают Нобелевскую премию по экономике?

– Нет, ибо Булгаков в своей философии хозяйства слишком критичен к науке, политической экономии, логике, математике, технологизму, даже к статистике, и слишком открыт для религии, сакральности, трансцендентности, Софии, Бога.

Нобелевские премии по экономике присуждаются в основном за частности и конкретные разработки и менее всего за концептуальные, тем более философические, обобщительного характера, мировоззренческие работы. Экономическая наука ныне буквально заражена моделями и математическими доказательствами и очень далека от метафизических погружений в экономическую реальность, которая, не говоря о хозяйственной, не столь математична (физична), сколь метафизична (трансцендентна).

Философия хозяйства. – 2008. – # 5 (59), сентябрь–октябрь. – С. 282–292