Header image
line decor
line decor

 

 

 
 
«ЖИТЬ В ТРАДИЦИИ»
Интервью с Татьяной Михайловной Горичевой
«Завтра», # 13 от 31 марта 2010 г.


Татьяна Горичева известна во всём мире благодаря многочисленным выступлениям и публикациям, посвящённым анализу духовной ситуации в России и на Западе, воспринимаемой глазами православного философа.

Горичева родилась в 1947 году. Редактировала самиздатовские журналы «37», «Женщина и Россия» и «Мария». В 1980 году выслана из СССР за «христианский феминизм». Училась в католическом Институте святого Георгия (Франкфурт-на-Майне), в Свято-Сергиевском православном богословском институте в Париже, слушала лекции в Сорбонне. После 1985 года вернулась в Россию, живёт в Санкт-Петербурге. Автор таких книг, как «Взыскание погибших», «Опасно говорить о Боге», «Православие и постмодернизм», «Об обновленчестве, экуменизме и «политграмотности» верующих. Взгляд русского человека, живущего на Западе», «Письма о любви», в соавторстве с А. Кузнецовой), «Только в России есть весна! О трагедии современного Запада. Дневники: 1980–2003».

– Татьяна Михайловна, вы долгое время жили во Франции. Могли бы вы охарактеризовать современную французскую философию?

– После смерти Жака Деррида во французской философии царит дух консюмеризма и гламура. Самый «популярный философ во Франции», как пишут журналы, – Мишель Онфрэ. Его девиз – «трагический гедонизм», то есть Фридрих Ницше, но без безумия, болезни, страдания и героизма. Эпикур должен быть вновь главным философом. Наслаждаться жизнью нужно умеючи – умеренно, без вредных трансгрессий и привычек. Онфрэ и его ученики – фанатичные атеисты. Онфрэ решил переписать всю европейскую историю, показав, что христианство исказило истину, унизило женщину, убило плоть, ввело лицемерие. Есть Лук Фэрри, проповедующий хороший «капитализм» с правами человека, гламурными путешествиями, буржуазными семейными радостями и прочим. К нему примыкает легион «модно постмодерных шоу-бизнес философов», этаких стареющих плейбоев. В последние годы они путешествуют на роскошных пароходах, где встречаются со своими «фанатами», вкусно едят и пьют, воспевают блага гламура. Популярный в России Ален Бадью осмеян вышеописанной группой как устаревший «марксист» и общественник, не умеющий «красиво жить».

– Почему, на ваш взгляд, в философии так сильна мизогинная традиция, связанная с отсутствием женских имён?

– На Западе гораздо больше известных женщин-философов, чем в России, где, на мой взгляд, православие, увы, только усилило почти физиологическое неприятие женщины. Расскажу только об одном случае из своей жизни. После показа фильма Александра Богатырёва обо мне в кинотеатре «Свет» (Санкт-Петербург) выступил дьякон Виктор (с университетским образованием) и сказал: «Это что, православная женщина? Она ездит по всему миру с лекциями, говорит на всевозможных языках, собирает стадионы. Она переписывается с Хайдеггером, встречается с Папой. Нет, это не наш человек». Православная русская женщина должна в лучшем случае сидеть в монастыре или (ещё лучше) на кухне. Долго и болезненно кричал проклятия в мою сторону дьякон Виктор. И самое главное – зал поддержал его. Особенно женщины. В советское время было свободнее. На Западе подобное отношение вообще непредставимо – ни в одной христианской конфессии. Думаю, даже у мусульман. Наша Россия больна. Всеобщее альфонство мужчин сделало их совсем слабыми, а слабый всегда ищет, кому бы отомстить.

Кроме диакона Андрея Кураева, никто из православных не отметил того факта, что в России цветёт глубокая и сильная женская мысль. Это и поэтическое творчество Олеси Николаевой, и философии Татьяны Касаткиной и Пиамы Гайденко, и статьи Ольги Сокуровой и Людмилы Ильюниной, и многих других.

– Чем, на ваш взгляд, отличается московский и петербургский типы философствования? Согласны ли вы с мнением философа Василия Ванчугова, что в Москве преобладает софийность, а в Санкт-Петербурге – логийность?

– В Питере моё внимание когда-то привлекала гумилёвская школа, но умерли или бездействуют её последние представители. Там больше всего пересказываний Алена Бадью, Жана Бодрийяра, Поля Вирильо и Жиля Делёза, причём плохих, когда философы вынимаются из их естественного контекста. Почти никто не читает по-немецки. Такое «философствование» сегодня невозможно ни в одной стране мира.

В Москве «софийность» придаёт некоторый смысл московской мысли. Размышления о судьбе России, о духовных вертикалях бытия, о мистическом, о геополитике и евразийстве, об империи, об «удерживающем» вписывают московскую мысль в контекст реального и ответственного осмысления, несмотря на обильное мифологизаторство.

– Что такое, по вашему мнению, религиозная философия? Почему некоторые богословы и философы отрицают сам феномен религиозной философии?

– Религиозная философия – весьма размытое понятие. Можно сказать, что это прежде всего русское явление. Для меня последним религиозным философом был Оливье Клеман, соединивший Павла Евдокимова и Владимира Лосского.

Если в богословии всё катафатично, где на первом месте находится Откровение, то в философии первично вопрошание субъекта, находящегося в центре жгучих проблем современности. Религиозная философия апофатична и антиномична.

– Изменилась ли ваше восприятие постмодернизма на российской почве?

– Несомненно, особенно с тех пор, как я вернулась из эмиграции. Постмодернистская философия на Западе была фрагментарной и отрицающей «большую историю» и большую Истину. Её деконструктивизм мне нравился местами, ибо избавлял мысль от «измов», фаллосократизмов и иллюзорных и языческих идолов. Этот деконструктивизм даже напоминал христианскую апофатику, хотя последняя всегда несёт в себе положительное катафатическое предчувствие, чего в равнодушном постмодернизме нет по определению. Правда, у Жака Деррида (особенно позднего) были поставлены темы «гостеприимства», «прощения», «человеческого высокомерия по отношению к животным», что позволяет говорить о нём как о религиозном мыслителе.

Постмодернизм в России не прошёл. Двадцать лет назад он заявил о себе в «снобистских» кругах, но у русских не может быть бездушной философии, потому что русская мысль стремится к целостности, эсхатологии и апокалиптике. Равнодушие быстро «срывается», превращается в презрение, вырождается в осквернение и агрессивные страхи и фобии. Фекально-порнографические «откровения» Виктора Ерофеева, инсталляции в «искусстве» и мелкая бесовщина трусливых и закомплексованных «Митиных журналов» – таков наш провинциальный подростковый ответ мировому постмодернизму.

Есть вещи гораздо хуже. В России всё становится религиозным. В ту или иную сторону. Постмодернизм как нечто оккультное, а проще сатанинское, не заставил себя ждать. Вопиющий пример: в Санкт-Петербурге одной из философских кафедр заведует Валерий Савчук, много пишущий и глаголящий постмодернист. Восемь лет назад он изрезал бритвой помоечного кота и тщательно сфотографировал процесс. Назвал всё это «действо»: «Почему Бога нет, а кот есть?» и опубликовал в «Митином журнале». Всё прошло «на ура». Вообще жестокость и патологическая бесчувственность отличают петербургских «философов-аутистов».

В России рай и ад соединены друг с другом без «посредника». У нас проще найти подлеца или святого, чем среднего («порядочного») человека. Как не появится никогда нормального «среднего класса», так и безразличие не завладеет русскими душами.

– В чём смысл диалога между христианскими конфессиями?

– В эпоху глобализации все христианские церкви должны учиться друг у друга противостоять «духу времени». Единство церкви не созидается, а с Божьей помощью открывается. И здесь православие, сохранившее полноту предания, веры, литургического и аскетического опыта, притягивает к себе взоры всех христиан. Особенно Россия. Католики и протестанты жаждут хотя бы на мгновение приобщиться к тому Добру, Истине и Красоте, которые они потеряли. Бесконечно слушают о русских монастырях, восхищаются русской иконой и литургией, обновляют свой дух русской искренностью и человечностью, «мечтают» поговорить со старцем, учатся «умному деланию». Никто из католиков или протестантов ни разу не пытался перевести меня «в свою веру», потому что в православии они находят «всё своё». Но поверхностный официальный и туристический экуменизм неприятен всем. Католики любят тебя потому, что ты не притворяешься, а такой, какой есть. Сегодня Россия – самая сильная христианская страна. И мы, русские, как дети, не понимаем, какими сокровищами обладаем и в каком раю, в этом смысле, живём.

– Как вы относитесь к парадигме «третьего пути» для России?

– Несомненно, Россия должна идти третьим путём. Впрочем, и славянофильство – в его первоначальном виде – не было антизападничеством. Братья Киреевские, Юрий Самарин и другие славянофилы учились на Западе, издавали журнал «Европеец», дружили с Фридрихом Шеллингом.

Русский человек призван быть (как уже предвещал Фёдор Достоевский) всечеловеком, чтобы органически соединить Запад и Восток (Россия географически, исторически и этнографически соединяет Азию и Европу), сохранив свою русскость и талант спасать мир от цинизма и холода. Всечеловек противостоит «человеку мира» – абстрактной и лишённой корней жертве консюмеризма и глобализации.

Русские эмигранты первой волны покорили мыслящую Европу тем, что знали её историю и культуру лучше, чем сами европейцы. Я много слышала о восхищении французов «всечеловечностью, академической образованностью, блестящими интеллектуальными и душевными качествами» Владимира Лосского, Николая Бердяева, Николая Ильина, Сергия Булгакова.

Но объединение Востока и Запада в русских умах не должно быть синкретическим или эзотерическим. Например, «Арктогея» легко скатывается в инфантильный и поверхностный нью-эйдж. Великая традиция должна быть не только предметом рациональных спекуляций: в ней нужно жить, исполняя её послушания и читая её молитвы день за днём.

Беседовал Алексей Нилогов

http://www.zavtra.ru/cgi/veil/data/zavtra/10/854/62.html

 

 
© А. С. Нилогов
Сайт управляется системой uCoz