Самому себе

Шаргунов похож на гения, поименованного другими, – назначенного от имени непризнанного большинства, которое всегда норовит выдать себя за признанное меньшинство, – тот, кто воспринимает Шаргунова всерьёз, хочет увидеть в нём гения, творящего не за письменным столом, а у них на глазах, – пока они похотливо наблюдают за его техниками, – пока он не занят самоименованием и не рискует огениалить себя наперекор их публичному вкусу, – Шаргунов неуловим для самого себя – в его самоотречении нет ничего, что даровало бы пощаду от оценивания, – его гений признаёт только таких гениев, которые поименованы другими, – его произведения существуют лишь в процессе своего воплощения – не будучи доведёнными до отчуждённого конца, – в чистоте авторского надрыва, рискующего рассорить его человеческое здоровье с писательским оптимумом, – и тут же рассыпаются на стилистические черепки, – разваливаются на словесные наколки, – разбегаются в стороны от одного читательского прикосновения, которое вычитывает в них себя, в то время как ему следовало бы выпытывать в них его, – создающего для всех и ни для кого, – давая фору графомании, – переграфоманивая самого себя, – обманываясь перед проницательным критиком – единственным союзником, который пятит его по божественным следам к истокам поименованности другими, – гений Шаргунова сдан в ломбард общественной всеядности – особенно созерцательно он смотрится со стороны, – на безопасном расстоянии гений кажется неопытным Богом, о котором можно побогохульствовать и не стать при этом ещё более набожным, – надзирая за гением Шаргунова, не хочется отвлекать сиюминутность от её течения, – всё сойдёт за временщичество – ничего не достанется потомкам, которые, как исключение из правила, обеливают историю до белых пятен, чтобы самим не замараться в её выветрившихся красках, – Шаргунов является служителем подлинно чистого искусства, которым по определению не может воспользоваться даже художник, – его творческие муки не знают развоплощения – всё, что выходит из-под его пера, непременно сходит ему с рук, которыми уже невозможно дать пощёчину, – попытка запутать Шаргунова в комплиментах обречена на тавтологию – в словах одобрения ему слышится больной крик его первенцев, с трудом разрешаемых из авторской утробы, – зачатых в молитвах то к Богу, то к Дьяволу, – но поспешно прячущихся в него обратно, дабы не жертвовать в угоду своей мертворождённости собственным отцом, – гений Шаргунова поименован не столько другими, сколько другими, которые в свою очередь поименованы не самими собой, отчего круг в определении может раздуваться до бесконечности, – на гений Шаргунова постоянно покушаются те, кто хочет поименовать его по существу, а не на потеху богеме, – поименовать так, чтобы Шаргунов сам смог поименовать себя гением и забыть о своём предначертании в литературе, – его гений должен посвятить себя переименовыванию других, которые бы больше не покушались на подобные эксперименты, – миссия Шаргунова состоит в том, чтобы разоблачить в самом себе непризнанную гениальность со стороны тех, чья непризнанная гениальность никогда не будет признана таковой, – гений Шаргунова, поименованный другими, должен стать образцовым, но всё-таки отрицательным, примером – в отместку тем непризнанным гениям, которые жаждут быть поименованными другими, а не самими собой, – гений Шаргунова может стать философским камнем преткновения между теми, кто не признан в качестве гения другими, и теми, кто не признан гением самим собой, – поскольку Шаргунов признан гением на зависть всем остальным, постольку за него поспешит заступиться всякий непризнанный гений, первый среди которых сам Шаргунов, заточённый в тени своего alter ego как мученик самоименования, – гений Шаргунова может быть признан лишь в том случае, если его носитель откажется от всех притязаний на свою непризнанную гениальность и посвятит жизнь ещё не раскаявшимся, – обременённым ношей читательского стяжательства, – манной славой и юродствующим пафосом, в котором русский гений всегда находит собственное оправдание и не скупится на «слишком человеческое» непонимание.