Аннотация. В книге «Последнее слово. К философии современного религиозного бунтарства» русский философ Фёдор Куклярский вводит такое понятие, как инстинкт духовного самосохранения. Данный инстинкт противопоставляется автором инстинкту физического самосохранения, позволяя Куклярскому основать ответвление философии жизни – философию инстинктивизма.

Ключевые слова: Куклярский, Ницше, философия инстинктивизма, инстинкт духовного самосохранения, инстинкт физического самосохранения.

Abstract. In the book «Last word. To philosophy of modern religious rebelliousness» Russian philosopher Fyodor Kuklyarsky enters such concept, as an instinct of mental self-preservation. The given instinct is opposed by the author to an instinct of manual self-preservation, allowing Kuklyarsky to base branch of vital philosophy – instinctivism philosophy.

Keywords: Kuklyarsky, Nietzsche, instinctivism philosophy, instinct of mental self-preserva­tion, instinct of manual self-preservation.

Ко всем тайным, ко всем скрывающимся предателям человека обращаю я свою речь…

Фёдор Куклярский (1)

Самая скандальная книга русского философа Фёдора Фёдоровича Куклярского (1870 – 1923?) – «Последнее слово. К философии современного религиозного бунтарства» – вышла в свет в 1911 году. Она написана в форме афоризмов в подражание немецкому философу Фридриху Ницше. Всё содержание 240 изречений сводится к последнему, в котором Куклярский произносит свой приговор человеку: «Сгинь»! [1: 100]. Отрицание ценности человека поставлено автором в прямую зависимость от ощущения одиночества своих нечеловеческих мыслей, составляющих понятие инстинкта духовного самосохранения.

Инстинкт духовного самосохранения противопоставлен автором инстинкту физического самосохранения, воспевание которого в западноевропейской философии особо заметно в среде позитивистов (например, Герберт Спенсер). Инстинкт духовного самосохранения занимает в философии Фёдора Куклярского одно из ведущих мест. «Последнее слово» подтекстуально пропитано тоской по подлинной духовной жизни – по инстинкту аутентичного человеческого самосохранения, благодаря которому homo sapiens сможет возвыситься над слишком человеческим, то есть возвратиться не назад в лоно природы, а вперёд – в лоно своего нечеловеческого начала, из которого эволюционным путём возникло жалкое существо, стремящееся ко злу, потому что отягощено и подавлено добром. Приведём исчерпывающее описание понятия инстинкта духовного самосохранения:

«10. Столетиями длятся мечты о духовной аристократии, о господстве в государствах мудрых мужей, о реализации идеала добра, то есть одухотворения материи и толпы… Но все эти мечты останутся мечтами до тех пор, пока в человеческом существе не произойдёт рокового перелома… Борясь за зло, новые грядущие силы превратят мир теперешних идеалов в мир реальный, и наоборот… Как теперь судьбы народов находятся во власти у материального (денежного) капитала и материально-вооружённых людей, точно так же в далёком будущем судьбами народов будут управлять духовный капитал и духовно-вооружённое сословие. И подобно тому, как теперь ведётся ожесточённая борьба интеллигенции с владыками мира сего, точно так же в будущем материальные силы страны будут вести борьбу с духовным капитализмом и его гнётом. Как теперь из среды владетельной буржуазии выступает всё более и более борцов со своим питомцем-капитализмом (демократизм), точно так же в будущем из среды духовного сословия всё более будет появляться перебежчиков в лагерь врагов, то есть в лагерь звероподобных людей, преступников, и всё более будет убийств одухотворённых личностей. Одним словом: теперь ведётся борьба «за владычество духа, тогда возникнет борьба за владычество материи». По мере того как человек будет одухотворяться, в нём будет возрастать потребность в материализации своих духовных сокровищ. По мере отдаления человека от природы его всё более мучает жажда слияния с ней, но так как позади него «корабли сожжены» и путь регресса для него невозможен, то он может осуществить желанное слияние лишь путём творчества новой природы. Далее: по мере изоляции психической жизни человека от его физического существования, то есть по мере утверждения в его существе инстинкта духовного самосохранения, в нём будет происходить процесс обратного порядка: всё настойчивее будет ощущаться потребность слияния души с телом, но и здесь слияние это может осуществиться лишь через создание нового тела, которое и будет ничем иным, как материализованной, воплощённой душой» [1: 8–9].

Настоящим носителем инстинкта духовного самосохранения, по мнению Фёдора Куклярского, может быть только индивидуалист, но не записной, а настоящий аристократ духа, несомненно перекликающийся с ницшевским сверхчеловеком, а в более смягчённом варианте – с ницшеанцем.

«13. По мере роста инстинкта духовного самосохранения, инстинкт физического самосохранения становится рафинированнее, изощрённее. Благодаря этой своей чувствительности, он (инстинкт физического самосохранения) останавливает организм всякий раз, как ему грозит окончательная гибель. Именно в том-то и сказывается его чуткость, что он перестаёт оберегать индивидуума от опасностей вообще. Эта чуткость порождена инстинктом духовного самосохранения, ещё только зреющим и потому не дающим власти грубому инстинкту физического самосохранения. Чем большей силой обладает индивидуалист, тем более она любит великую опасность. Это же применимо и к инстинкту физического самосохранения. Его сила сказывается в том, что он ходит по краю пропасти и надеется на себя. Но как только в человеческом существе утверждается и укрепляется инстинкт духовного самосохранения, он, как и всё установившееся, начинает грубеть, уподобляется грубому инстинкту животного. Поэтому-то с момента его утверждения и его полновластия в человеке, он начинает принимать всё более аристократически-утончённый характер и уже отрицает себя как грубую силу. Такое самоотрицание выражается в том, что он проникается любовью к пропастям и тяготеет к самому их краю. Дерзание и смелость закаляют его и делают более могущественным. Только перспектива полнейшей гибели будет останавливать такой инстинкт от известного шага» [1: 10–11].

Идеаллогический разрыв с Фридрихом Ницше в понимании инстинкта духовного самосохранения отмечен автором в 40-м афоризме «Последнего слова». Если у Ницше инстинкт духовного самосохранения присущ как ницшеанцу, так и сверхчеловеку, то у Куклярского он достигается через преодоление себя, в том числе через превозможение своих ницшеанских и даже сверхчеловеческих потенций. Не интенций, а именно потенций, поскольку у самого Ницше очень силён апагогический аргумент: как известно, духовный закат Заратустры начался не столько с желания вновь стать человеком, сколько с сострадания к высшему человеку, – к томлению по сверхчеловеку, который уже не ищет своего дела в отличие от Заратустры, умолчавшем о том, о чём невозможно говорить больше, чем сказал (2):

«В некоторых отношениях я – антипод Ницше. Ницше утверждает инстинкт самосохранения у «аристократии духа», я же отрицаю его. Идеалом аристократа духа должно быть самопреодоление и преодоление себя в других» [1: 15].

Фёдор Куклярский провозглашает высшим инстинктом в человеке инстинкт его нечеловеческого самосохранения, которому посвящён 67-й афоризм:

«Познание ведёт человека к саморазрушению, к разрушению всего человеческого в нём… Издревле человек чувствовал в глубинах своего сердца, что познание гибельно для человека, и тем не менее именно познание было центром тяжести всех человеческих волнений, переживаний и надежд. Его человеческое сознание говорило ему о роковой судьбе «вкусившего от древа познания», но его высший инстинкт, инстинкт нечеловеческого самосохранения, упорно толкал его всё дальше и дальше к бездне для человека и жизни для природы» [1: 24].

Инстинкт физического человеческого самосохранения, привычный в дарвинизме и философии позитивистов, враждебен природе, которая в достатке жертвует биологическими видами, будучи преисполненной роскошью самоодарения и многообразием расточительства (лейтмотив философии жизни у Ницше). Однако, возможно, что Фёдор Куклярский идёт ещё дальше, объявляя его антагонистичным нечеловеческой природе человека, – собственно человеческой природе, которая всегда есть невозможность. А в 88-м афоризме автором руководят уже инстинкты человеческого самоуничтожения и нечеловеческого самосохранения:

«Формула Спинозы: «Deus sive natura». Моя формула: «Diabolus sive natura». Для Спинозы природа была стихией человека, благоприятствующей развитию и жизни его; для меня природа – стихия, исключающая из себя человека, смертельная для него. Спинозовская перспектива: человек и природа. Моя перспектива: или человек, или природа. Спинозой руководил инстинкт человеческого самосохранения; мной руководят инстинкты человеческого самоуничтожения и нечеловеческого самосохранения» [1: 31].

Индивидуализм, доведённый до логического конца, означает для автора отказ от инстинкта духовного самосохранения ради алтаря познания в себе не-себя – ради жертвенника самости, – своего человеческого самоотчуждения.

Столь богатая палитра духовного самоопределения (потенциальной автоидентификации) человека у Куклярского очень глубоко отдаёт поверхностью новизны в разработке им вопроса об архетипе (в авторском терминологии – о типе) предателя человека, – о Смердякове человечества, чьё собственное имя ещё не авторизовано. Ярче всего он представлен в 166-м афоризме. Используя термины механики «аггрегация» и «дисгрегация», философ объясняет дегенеративную подноготную творчества при помощи оправдания зла (пессимодицея (3)) в человеке, который созидает новые ценности, включая ценности о себе самом (автономная этика творчества):

«Какие силы создают и формируют наш тип – тип предателя человека? Отвечу: силы природы. <…> Она [природа. – Прим. А. Н.] спешит воспользоваться остатками своей, ранее всесокрушавшей, власти над человеком и отравляет источники жизни некоторых богатых натур, избранных ею для предательского восстановления её попранных прав на власть. Эти избранники природы реставрируют её благодаря стихийности своих натур. Болезни, разврат, безумие и тому подобное отнимают у них всё их человеческое достояние, ставят их по ту сторону человека и вооружают их творческие души против всего того, чего у них нет: против здоровой нормы и здорового творчества. Сами они – дегенераты как люди и безумно-стихийны как природа… Ибо здоровые, нормальные люди, это – выродившаяся природа, та самая природа, которая своего величайшего экстатического напряжения достигает в творчестве гениев-предателей и людей-дегенератов одновременно…» [1: 56–57]

В философской сумме «Последнее слово» Фёдора Куклярского предстаёт оплотом трансгрессии в человеке его свершившегося самоименования во имя самоопределяющегося (с внутренней объективацией себя) преодоления. Несмотря на тавтологичность формулировок, в том числе, при перечислении инстинктов человека, которые тасуются философом, словно колода карт, концепция инстинктивизма выглядит достаточно логичной и плавно перетекает в последующую книгу Куклярского – «Осуждённый мир. Философия человекоборческой природы» (1912).

Литература

1. Куклярский Ф. Ф. Последнее слово. К философии современного религиозного бунтарства. – СПб., 1911. – 100 с.
2. Ницше Ф. Полное собрание сочинений: В 13 томах. Т. 4: Так говорил Заратустра. Книга для всех и ни для кого. / Пер. с нем. Ю. М. Антоновского; пер. комментария А. Г. Жаворонкова; науч. ред. Е. В. Оз­нобкиной. – М., 2007. – 432 с.
3. Новейший словарь иностранных слов и выражений. – М.-Мн., 2002. – 976 с.

Философия хозяйства. – 2010. – # 3 (69), май–июнь. – С. 247–252