29 октября исполняется 85 лет со дня рождения известного логика, социолога и писателя Александра Александровича Зиновьева (1922–2006). Спустя полтора года после смерти мыслителя вокруг его имени по-прежнему кипят споры, а в отношении его творчества звучат диаметральные оценки. В преддверии юбилея мы обратились к российским писателям и философам с вопросом: как вы оцениваете научные и литературные достижения Александра Зиновьева?


Сергей Кара-Мурза, политолог

Зиновьеву не хватало естественно-научной подготовки, насколько я знаю, он сразу окунулся в логику и математику. Для количественных оценок нужно иметь вкус. У нас мало людей, умеющих свободно обращаться с количественными показателями, даже в правительстве. Зиновьев считал, что качественных образов, тщательно обработанных и логически выверенных, достаточно для того, чтобы адекватно представить реальность. Я считаю, что это неправильно. Мера очень важна. Всякое явление настолько многогранно, что при желании из любого явления можно вывести все что угодно. Если не вводить количественную меру, то легко увлечься и гипертрофировать какую-либо сторону.


Дмитрий Быков, писатель, поэт, публицист

Я ничего не могу сказать об Александре Зиновьеве как об учёном и философе – он мне интересен в первую очередь как стилист, как человек, умевший писать бессюжетные романы, которые при этом были интересны читателю. Как это ни парадоксально звучит, но то, что он сделал для русской литературы 70-х годов, сравнимо с тем, что сделал для неё Толстой, написав роман «Воскресенье». Если Лев Николаевич, скрестив прозу и теологию, создал образец общественного романа, то Зиновьев, соединив прозу с научным подходом, тоже создал пример произведения принципиально нового типа – научный роман. В «Зияющих высотах» нашли своё отражения все основные типы советского человека – от интеллигента до рабочего... При этом я согласен с мнением Владимира Войновича, который заметил, что Зиновьев в силу своего нонконформизма слишком зависит от места: находясь в России, он ругает Россию, находясь на Западе, – Запад.


Константин Крылов, главный редактор сайта АПН

«Гомососы» – это, конечно, оскорбительное для советских людей прозвище, как и многие другие словотворческие изыскания Зиновьева. Откуда это? Некоторые грешат на «каэспешный юморок» или «недостаток внутренней культуры». На самом деле если уж рассматривать творчество Зиновьева с литературной точки зрения, то его следует причислить к эпигонам футуризма. Я не говорю о его стихах, достаточно паршивых, но диагностически ценных. Но и прозу – «Зияющие высоты», например, – надо воспринимать в контексте творчества Маяковского, Бурлюка и Кручёных. Футуристам же свойственен интерес к самовитым словечкам, площадной юмор одобрялся, а раздача пощёчин общественному вкусу была осознанной стратегией. Думаю, что игнорирование таких понятий, как «нация» и «национализм», было самой большой его ошибкой. Впрочем, нет, не ошибкой. Тема русской нации была для него болезненной: он очень много думал о русских и их судьбе, но классический национализм казался ему «пройденным этапом», чем-то вроде птолемеевской системы, которую «ну нельзя же принимать всерьёз». Сходным было его отношение к религии. О Боге он думал много, но «боженьку» считал пережитком.


Виталий Куренной, научный редактор журнала «Логос»

Не будучи специалистом по истории советской логики, не могу судить, насколько велик вклад Александра Зиновьева в эту дисциплину. Студентом я читал какие-то из этих работ, но с ходу ничего конкретного даже и не припоминаю. Что касается философии в более широком смысле, а именно как рода литературы, способной некоторым образом резюмировать социальный опыт («мировоззрение», выражаясь старым немецким философским языком), то здесь, на мой взгляд, можно сказать следующее. Роль работ Александра Зиновьева оказалась чрезвычайно велика для определенного поколения и, конкретнее, определённой социальной группы советских людей. Если судить по читаемости его работ, он смог оформить какие-то важные для этой группы ощущения, интуиции и переживания. И в этом смысле его работы, наверное, будут представлять ценный материал также и для историка. Да и личность, видимо, была неординарная, если судить по числу анекдотов, которые мне приходилось слышать от старших коллег. У меня же как человека другого поколения и иного социального опыта эти работы не вызывают живого интереса. К этому могу лишь добавить, что мне никогда не приходила в голову мысль обратиться к работам Александра Зиновьева как к некоторому профессиональному источнику по какой-то философской проблеме.


Владимир Микушевич, поэт, переводчик, философ

Я считаю Зиновьева трагической жертвой советского режима. Это был человек острого ума, но кастрированного советским образованием. В тех областях, которые были ему доступны, он совершил настоящие открытия. Это был блестящий аналитик, однако его ум слишком урезан, поскольку от него отсечена такая важная составляющая, как русская философия. Ум Зиновьева неполноценен почти в физиологическом смысле. Причём значение русской философии он признавал, но его достоянием она так и не стала. Это наследие марксизма. Марксизм – не философия, а абсолютный историзм. Мыслители, возводившие марксизм в философию, неизбежно уходили на Запад. Они теряли те русские корни, в которых источники жизни и спасения.


Владимир Миронов, декан философского факультета МГУ

Александр Зиновьев – прекрасный человек. Как философ он внес значительный вклад в развитие логики, в том числе и в организацию её преподавания в стране. Его работы последнего периода, как мне кажется, все же являются философской публицистикой, а социологические термины более метафоричны, чем наукообразны. С методологической точки зрения они имеют право на существование, но всё-таки представляют интерес скорее для любителя.


Александр Пятигорский, философ, буддолог

Настоящий философ. Александр Александрович – удивительный, замечательный человек, очень много сделавший для русской философии.

Опрос подготовили
Михаил Бойко,
Алексей Нилогов,
Андрей Щербак-Жуков

http://exlibris.ng.ru/koncep/2007-10-25/11_entomolog.html